Предупреждённая
(отрывок)
Элишия Дебчанс сидела в самом углу почти пустого вагона, однако, несмотря на относительный комфорт, пребывала в состоянии душевного смятения. Она решилась пуститься в социальную авантюру, исключительную по размаху для особы, привыкшей жить в уединении и покое. В свои двадцать восемь она едва ли могла припомнить событие, выходящее за рамки ежедневной рутины, установленной в доме её тётушки в Уэбблинтоне, деревушки, находившейся от ближайшего города в четырёх с половиной милях и на четверть века отставшей от современности. Их немногочисленные соседи, главным образом, люди в возрасте, не проявляли большой склонности к социальным контактам, однако в случае болезни всегда можно было рассчитывать на их вежливую заботу и готовность придти на помощь. Обычные газеты там считались редкостью; а те, что регулярно просматривала Элишия, были посвящены, исключительно, вопросам религии или проблемам птицеводствам, так что мир политики оставался для неё огромным белым пятном. В целом, её представления о жизни были заимствованы у известных, пользующихся уважением романистов и скорректированы — в ту или другую сторону — посредством тех сведений, которые её тётушка, служанка тётушки и местный священник считали возможным ей предоставить. И вот теперь, похоронив тетушку, она осталась хоть и вполне обеспеченной, однако лишённой родственных и вообще человеческих контактов, — и это на двадцать девятом году жизни! Она поддерживала дружескую, хотя и не особенно оживлённую переписку кое с кем из своих родных, но от этих отношений было мало проку, поскольку они постоянно жили на Цейлоне, местности, единственные сведения о которой были почерпнуты из миссионерского гимна, уверявшего, что живущие там люди — закоренелые грешники.
У неё, впрочем, имелись и другие родственники, более далёкие по генеалогическому древу, но не географически. Эта родня жила где-то в Мидленде, и она не могла припомнить, встречалась ли с ними вообще, однако за последние три или четыре года они раз или два выражали вежливое желание видеть её у себя; возможно, на них не произвели должного впечатления известия об ухудшающемся, требующем постоянной заботы здоровье тетушки. В полученном после тётушкиной смерти письме, помимо соболезнований, выражалась слабая надежда, что в ближайшем будущем Элишия сумеет выкроить несколько дней, чтобы навестить их, и после долгих размышлений и колебаний она, предварительно отсчитав несколько недель вперёд и выбрав дату, сообщила, что едет к ним в гости. Элишию вполне устраивало, что семья была небольшой; обе дочери давно вышли замуж и уехали, в доме оставались лишь старая миссис Бладвард, почти инвалид и её сын Роберт, окончивший Оксфорд и намеревавшийся баллотироваться в парламент. Иных сведений в распоряжении Элишии не имелось; однако основательное знакомство с описываемыми в романах персонажами позволяло её воображению заполнить недостающие пустоты. С матерью семейства всё обстояло просто; она могла оказаться либо исключительно любезной старушкой, мужественно сносившей свои физические недомогания, всегда готовой поощрить добрым словом сынишку садовника и встретить радостной улыбкой случайного посетителя, либо холодной и сварливой, с глазами, пронизывающими как штопор, и слепо боготворящей своего сына. Доверявшая своей интуиции Элишия более склонялась к последнему варианту. Но с Робертом всё было сложнее.
Согласно её представлениям, мужчины подразделялись на три основных типа: Хьюго — сильный, добрый и красивый, весьма редко встречающийся типаж, сэр Джаспер, порочный до мозга костей и совершенно беспринципный, и Невил, в сущности, не такой уж и плохой, но с линией рта, выдающей слабость характера, так что ему, как правило, требовалась пожизненная поддержка парочки самоотверженных женщин, чтобы удержать его от гибели. Вполне вероятно, что Роберт относился к последней категории; в этом случае, размышляла Элишия, ей предстоит наслаждаться компанией двух замечательных женщин, и, возможно, повезёт мельком увидеть нежелательную авантюристку или столкнуться лицом к лицу с легкомысленной замужней дамой, охотницей за поклонниками. Перспектива окунуться в загадочный мир незнакомых человеческих созданий никак не способствовала сохранению привычного душевного равновесия, и больше всего Элешии хотелось, чтобы сейчас рядом с ней находился священник; впрочем, она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что не настолько богата, чтобы, как неизменно поступал маркиз Монстоунли в романе, лежавшем сейчас у неё на коленях, брать с собой в путешествие служителя церкви.
Элишия добиралась до пункта своего следования на местном поезде, по железнодорожной ветке, где перронные традиции устоялись давно и прочно. На станциях обычно никто не спешил ни сесть в поезд, ни выйти из него, и лишь на одной из платформ скучало несколько возвращавшихся с рынка селян, двое из которых, фермеры или мелкие торговцы скотом, вошли в вагон, в котором ехала Элишия. Они, очевидно, только что встретились после трудового дня, и их беседа состояла из торопливого дружеского обмена расспросами о здоровье, семье, скоте и тому подобных предметах и ворчливых замечаний насчёт погоды. Неожиданно их разговор принял совсем иной, куда более интересный оборот, что немедленно заставило Элишию навострить уши.
— А что вы думаете о мистере Роберте Бладварде?
Вопрос прозвучал с очевидной издёвкой.
— Роберте Бладварде? Прожжённый мошенник, вот кто он. На его месте я бы постыдился смотреть честным людям в лицо. А ещё собирается представлять нас в парламенте! Да он у нищего последний шиллинг стащит.
— Это верно. Врёт и не краснеет, лишь бы получить наши голоса, а ничего другого ему и не нужно, чёрт бы его побрал. Вы видели, как «Аргус» разделался с ним на этой неделе? Разнёс в пух и прах, клянусь вам. В таком же духе они продолжали и дальше, безжалостные и искренние в своих обвинениях. Не было никаких сомнений, что речь шла о кузене и будущем хозяине Элишии, — упоминание об участии в выборах в парламент служило веским тому подтверждением. Что за человек был этот Роберт Бладвард, что он такого совершил, если о нём отзывались с таким очевидным неодобрением?
— Вчера его освистали в Шоулфорде, — сказал один из собеседников.
Освистали! Неужели дошло и до такого? Нечто библейски драматическое почудилось ей в том, что соседи и знакомые Роберта Бладварда свистели, выражая своё презрение к нему. Элишия вспомнила, что лорд Хирвард Странглэт был освистан в восьмой главе романа «Башни Мэттерби» на открытии благотворительного базара уэслианцев1, поскольку его подозревали (совершенно необоснованно, как впоследствии выяснилось) в том, что он избил до смерти немецкую гувернантку.
А в «Грязных Гинеях» Роупер Скендерби был абсолютно справедливо освистан на ступеньках клуба жокеев за то, что перед самым стартом решающего заезда вручил сопернику телеграмму с ложным известием о смерти его матери и таким образом сумел снять со скачек лошадь своего конкурента. Обычно уравновешенные англосаксы никогда не проявляют свои чувства, не имея на то серьёзных оснований. Что за злодей был этот Роберт Бладвард?...
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
