Пакет
— Слава тебе, Господи, кажись добрались…
Ерофеев легонько натянул удила, лошадь его, прошедшая казачью выучку, тут же стала. Остановился и я. Недалеко, за леском, заливисто голосила городская шавка. Сомнений не было – мы благополучно вышли к Бахчисараю.
Не минуло и получаса, как наши лошади, легко постукивая подковами о каменистую дорогу, довезли нас до центра города, где располагался дворец местного хана и штаб наших войск. В Бахчисарае нам надлежало отдохнуть до утра, потом заехать на склад вооружения и, запасшись порохом, следовать обратно в Севастополь. В прежних записках я упоминал, что в самые напряжённые дни Крымской кампании 1854 года на бастионах осаждённого Севастополя не хватало самого нужного топлива войны – пороха. Завоз его был затруднён плохими дорогами, которые к тому же оседлали башибузуки местного розлива. Последние нападали на крупные обозы, убивали обслугу, угоняли скот, а военное имущество частью грабили, а частью сжигали. Пришлось за порохом в Бахчисарай отправлять мелкие, менее заметные экспедиции, которые в основном состояли из офицера и казака-провожатого.
С казаком Ерофеевым мы курсировали от Севастополя к Бахчисараю и обратно не единожды. Иногда наш вояж проходил благополучно, но чаще мы вынуждены были отбиваться от отрядов взбунтовавшихся татар и просачиваться в Севастополь не прямой дорогой, а окольными тропами.Сонно покачиваясь в седле, я уже предвкушал, как вгрызусь зубами в сочный шашлык из молодого барашка и утолю жажду кружкой местного кислого вина. Судя по мечтательному виду Ерофеева, он тоже думал о чём-то приятном. На беду путь наш лежал мимо штаба. На его крыльце покуривал папироску адъютант его Высокопревосходительства Чернецов. Едва завидя нас он замахал руками, словно отбивался от стаи досадливых ос, и даже побежал навстречу в своих начищенных франтоватых сапожках прямо по грязи.
Пришлось сойти с лошадей, отрапортовать по всей форме.
— Оставьте, голубчик, оставьте, — сверкнул золотым пенсне Чернецов. – Тут весьма срочное дело.
Требуется доставить пакет Его Сиятельству в Севастополь. Соблаговолите пройти в канцелярию и получить.В тот день неповоротливая военно-бюрократическая машина сработала на удивление быстро – не прошло и десяти минут, как я стоял на крыльце штаба с пакетом в руках. Неужели это тот самый пакет, который мы так долго ждали на бастионах? Неужели это приказ к совместному наступлению на англо-французско-турецко-сицилийскую армаду, обложившую нас в Севастополе?
Пакет из прочной вощёной бумаги, скреплён пятью сургучными печатями. Адресован Его Высокопревосходительством Его Сиятельству. С наказом доставить во чтобы то ни стало и как можно быстрее. Тут явно попахивало крупной войсковой операцией.
Я сбежал с крыльца, махнул в седло и левой рукой, за поводья, заставил лошадь развернуться на узкой дороге.
— Поехали, — кивнул я Ерофееву.
— Куда?! – опешил казак, не понимая моего манёвра.
— Обратно в Севастополь, — сухо пояснил я. – И чем быстрее, тем лучше.
— Батюшки, — запричитал Ерофеев. – Час от часу не легче! Себя не жалеете, так хоть коней поберегите – загоним мы их…
— Поехали, — с нажимом приказал я и тихо добавил: — В дороге всё объясню.
Чтобы не жечь себе душу, я даже не взглянул в сторону корчмы Наримана, и пустил коня быстрым шагом. Дразнящий запах шашлыка, как арканом, на излёте поймал меня за ноздри. Разве что заглянуть к Нариману на полчасика – ведь почти третий день перебиваемся с хлеба на воду? Да и штабс-капитан Веретенников просил прикупить нарядный татарский платок для своей крали с Корабельной стороны.Не выдержав, я обернулся. Осунувшееся насупленное лицо Ерофеева заставило меня усомниться в правильности решения о немедленном отъезде ещё раз. Ну, в самом деле – что случится за полчаса? Ведь мы могли въехать в Бахчисарай и по иной дороге, и тогда дежурный адъютант отдал бы пакет другому офицеру, может быть даже утром.
Но едва я вспомнил, как ждут в осаждённом Севастополе приказ на прорыв из опостылевшей блокады; с каким ожесточением матросы, солдаты, офицеры, жители спорят, когда именно придёт к нам из России подкрепление; сколько жизней ежедневно уносят бомбардировки союзной камарильи; когда я вспомнил всё это – ноги мои сами собой дали лошади шенкеля, и она тут же потрусила по узкой улочке быстрее, чем ей бы того хотелось.
Далеко уехать мы не успели: под нарастающую трескотню кузнечиков на Крым опустилась безлунная ночь. Звёзды, как спелые ежевичины, усыпали высь. Млечный путь двойной колеёй рассёк чёрное небо. Зрелище было величественное и завораживающее, однако с практической точки зрения звёзды светили зря – кругом всё равно не было видно ни зги.
В мелкой ложбинке, где под копытами лошадей то и дело потрескивала сухая белёсая колючка, мы спешились. Ужинали уже надравшей горло сухой лепёшкой, запивая нехитрую снедь тёплой водой.
— Воды мало, — посетовал Ерофеев, затыкая тощий бурдюк пробкой.
— Ничего, — успокоил я его, — завтра в роднике наберём.
Спали мы по очереди, просыпаясь от каждого подозрительного шороха – всё казалось, что кустами к нам подбираются татары.
Едва рассвело, мы седлали понурых лошадей и, держа их в поводу, нырнули в узкую расщелину, заросшую по сторонам высоким гибким кустарником. Теперь наше присутствие выдавали лишь пугливые пичуги, время от времени вспархивающие со своих гнёзд.
Солнце ещё не начало припекать, когда мы добрались до родника. Слово «родник» в России и горном Крыму обозначает несколько разные вещи. Если у нас ключ бьёт весёлой струёй – знай только подставляй ладони, то здесь подземная влага зачастую лишь капает, будто выдавленные из камня слёзы. Хорошо если кто-нибудь из проезжих не сочтёт за труд подставить под падающие капли старую выщербленную пиалу или просто глиняный черепок. Тогда, разыскав такой родник, можно сразу напиться, а потом уже собирать воду про запас. Но в нашем случае добрый путник для нас не постарался. Выемка в скале, куда обычно капала вода, была пуста. Хуже того – воды не было вовсе! Судя по влажной земле ещё вечером она здесь сочилась. Но теперь родник иссяк.
Ерофеев, потянув воздух носом, полез вверх по склону, долго там шарил по кустам и вернулся растерянно разводя руками:
— Была вода, Ваше Благородие, да видать кто-то жилу перебил.
—Известие хуже некуда: без воды ни нам, ни лошадям в этих неприветливых, жарких, полных колючих зарослей местах, долго не протянуть.
Возвращаться в Бахчисарай значило потерять день пути. Но идти вперёд, к следующему роднику, можно было только с риском для жизни.
Я нащупал под кителем влажный от пота пакет. Вощёная бумага. Пять сургучных печатей.
— Вперёд, — прохрипел я, взбираясь на лошадь.
— Эх, где наша не пропадала, — вздохнул Ерофеев и тоже взгромоздился в седло.
К исходу дня, истомлённые злым звонким зноем, мы вытрясли из бурдюка последние капли. Лошадям не досталось ничего, и они недовольно и обиженно фыркали.Делая большой крюк, чтобы миновать татарские разъезды, мы шаг за шагом приближались к Севастополю. Пожалуй, мы проделали половину пути, когда Ерофеев вдруг резко выпрямился в седле, остановил лошадь и поднял правую руку. Это был условный знак, призывающий затаиться и слушать. Я, не мешкая, натянул поводья.
Из-за поворота дороги донеслась невнятная речь и непонятный звук – словно кто-то постукивал камнем о камень. Ерофеев и я, напрягая слух, пытались понять, на каком языке говорят неизвестные. Сомнения наши решились скоро: из-за поворота вышли два татарина с кирками и ружьями за плечами. И наша, и их растерянность длилась недолго. Едва мы увидели, как они потянулись к ружьям, стало ясно, что это не мирные жители местного поселения и не охотники. Взвизгнула сталь шашки Ерофеева и, весь подавшись вперёд, словно на скачках, он ринулся в атаку. Я едва успел пустить лошадь в галоп, как Ерофеев ударом справа-налево с оттяжкой развалил надвое первого разбойника и, уклонившись от пули второго, снёс с плеч его голову...
