Медвежья услуга
(отрывок из книги "Рождественский переполох")
Явление I
Место действия: старый разболтанный дормез, видавший лучшие времена. Дормез был построен для того, чтобы его хозяину, сенатору Афанасию Ивановичу было на чём комфортно ездить в ссылку. Но поскольку последняя ссылка давненько уж не случалась, дверь кареты рассохлась, и оттуда, особенно зимой, поддувало. Обивка в одном углу потолка отстала и повисла собачьим языком, высунувшимся из пасти по великой жажде. Позолота на деревянных ручках потускнела, а откидывающаяся ступенька, когда на неё наступали, так отчаянно скрипела, будто взывала о помощи.
Афанасий Иванович - насупленный и сердитый, сидел в одном конце кареты, в другом разместился верный слуга Кондрашка. Уж далече остались петербургские заставы, а обычно говорливый Афанасий Иванович все молчал и мрачно смотрел сквозь грязное дребезжащее стекло на неприветливые окрестности, занесённые снегом. Кондрашка в своем тёмном углу уж давно заснул и лишь на больших ухабах встрёпывался, что-то бормотал и качал головой, будто с чем-то соглашался.
- Вот, Кондрашка, какая, понимаешь, диспозиция! - вздохнул, наконец, дородный Афанасий Иванович и поплотнее запахнулся в медвежью доху. - Служишь, служишь родине, служишь императрице нашей... матушке, - Афанасий Иванович перед словом "матушка" сделал такую сочную паузу, что безобидное слово это вдруг приняло оскорбительный оттенок. Кондрашка, словно соглашаясь, что-то промычал, и, воодушевленный слушателем Афанасий Иванович продолжил монолог: - Вот так и пропадают лучшие люди отечества не за понюх табаку. Господи ж ты, боже мой, что ж произошло? Может, я планы ораниенбаумских укреплений англичанам продал, или, может, чужое имение в карты проиграл? Нет! просто на Руси шутки перестали понимать! Шутейное ли дело? - скаламбурил Афанасий Иванович, и Кондрашка, повинуясь прихоти дороги, подстелившей под дормез очередную ухабину, кивнул. - Нет, братец ты мой, не нужен я в столице императрица нашей... матушке. И мне она не нужна. Уеду к черту на рога! в деревню! в глушь! в Ипатов!
Ипатов - старинное имение Афанасия Ивановича, где он, кстати, в продолжении своей долгой и бурной жизни никогда не был, неизменно рисовалось его воображению последним пристанищем гонимого, но гордого сенатора. По какой-то странности каков бы ни был характер опалы, Афанасий Иванович стремился уединиться от светской суеты сует именно в Ипатове, но... никогда до него не доезжал. То всплывали новые обстоятельства опального дела, то монарх или императрица меняли гнев на милость, так что Ипатов по-прежнему как был, так и оставался для Афанасия Ивановича далеким, загадочным местом вроде сказочных городов Шахерезады.
Очередная опала, направившая помыслы Афанасия Ивановича к Ипатову, произошла от пустяка. Полгода назад сибирские золотопромышленники привезли Афанасию Ивановичу возок соболей да куниц с просьбой похлопотать о каком-то откупе. Афанасий Иванович в подробности этого дела вникать не стал, соболей взял, а об откупе и думать забыл. Злая судьба решила по справедливости наказать легкомысленного вельможу. Орудием возмездия она избрала существо совершенно невинное - маленького медвежонка, привезённого сибиряками в довесок к мехам. Медвежонок Афанасию Ивановичу понравился, и он оставил его на жительство в своем доме. Сообразительный и весёлый зверь вскоре стал его любимцем. Со временем мишка подрос и находиться в доме целый день ему стало скучновато. Афанасий Иванович, желая отчасти помочь четвероногому другу, а отчасти и со скуки, стал брать его с собой на прогулки в город. И вот однажды, гуляючи себе по городу и пугая дам в Летнем саду, Афанасий Иванович вспомнил, что на сегодня назначено в Сенате слушание какого-то очередного завирального дела. Гулять Афанасию Ивановичу уж надоело, и он решил зайти на заседание комиссии, с тем чтобы потом сманить парочку знакомых сенаторов метнуть банчок в клубе. Медвежонок, естественно, увязался за Афанасием Ивановичем.
К большому удивлению сенатора, заседание комитета еще не началось, так как не было председателя. Говорили, что он задержался во дворце. Афанасий Иванович поздоровался со своими приятелями, скорчил гримасу в сторону врагов и сел в уголке. Но буйная натура Афанасия Ивановича редко когда давала ему тихо сидеть в уголке более получаса. Так случилось и в тот раз. Сидел он, сидел, трепал медведя по загривку, перебрасывался шутками с соседями, а потом возьми да и брякни:
- Чего ж нам всё ждать председателя? Давайте изберем нового! Вот вам и кандидат! - указал он на медвежонка. - Михайло Иванович Топтыгин! Собственной персоной!
Сенаторы засмеялись: кто кряхтя и натужно кашляя, кто по-старчески заливисто. Идея заскучавшим сенаторам понравилась. Медведя препроводили в председательское кресло, куда он с удовольствием залез, положил лапы на стол, покрытый красным сукном, и стал важно оглядывать присутствующих.
- Ну, при Михаиле Ивановиче дело пойдет! Да здравствует Топтыгин! - крикнул Афанасий Иванович, и расшалившиеся сенаторы, вспомнив молодость и пирушки, громко грянули "виват!".
Надо же было так случиться, что председатель комиссии, остзейский немец фон Зуков вернулся из дворца именно в этот момент! Фон Зуков - субъект, истощенный своими немецкими привычками: не пить, не курить и ложиться спать с закатом, был похож на тонкую былинку, затянутую в скучный мундир без всякого намека на творчество портного. Известен он был прежде всего тем, что не понимал шуток: ни русских анекдотов, ни английских скетчей, ни французских эпиграмм. Злые языки утверждали, что чувство юмора ему вырезали еще в детстве, приняв по ошибке за сухую мозоль.
Войдя в залу и узрев на своем месте медведя, фон Зуков остолбенел и покраснел настолько, насколько может покраснеть двухтысячелетний египетский папирус. Ни слова не говоря, немец развернулся на каблуках и помчался обратно во дворец. И пожаловался императрице на несносного Афанасия Ивановича, который действиями своими не токмо власть принижал, но и совместно с лесной зверюгой над нею глумился. Императрица, будучи не в настроении из-за фортеля очередного фаворита, повелела Афанасию Ивановичу немедленно отправляться в ссылку. А чего было ждать? Немец с немцем всегда понимание найдёт. Перекинулся остзеец фон Зуков со штеттинской принцессой Екатериной парой фраз - eins, zwei, drei, и Афанасий Иванович уж едет в деревню, в глушь, в Ипатов.
- То-то будет радости управляющему! - пробурчал Афанасий Иванович, вынул из погребца бутылку водки, настоянной на перце, сделал пару глотков и смачно вздохнул. - А может, всё к лучшему, Кондрашка, - вздохнул Афанасий Иванович. - Приедем в деревню, сам женюсь, тебя окрутим. Водки хочешь?
Кондрашка, безусловно, не отказался бы от глотка-другого перцовки, но, увы, на его несчастье под колеса дормеза в это время ни камень не лег, ни ухаб не подвернулся, а потому, не имея возможности кивнуть, он остался без угощения...
