Забытый санджак (1)
(отрывок)
Тюремный капеллан в последний раз вошёл в камеру смертника, на ходу подбирая слова утешения, с которыми мог бы обратиться к нему.
— Единственным утешением для меня было бы рассказать мою историю во всех деталях любому, кто согласится внимательно выслушать её, — сказал приговорённый.
— Только не слишком затягивайте, — сказал капеллан, взглянув на часы.
Смертник тяжело вздохнул и начал свой рассказ.
— Большинство людей придерживается мнения, что я расплачиваюсь за свои жестокие деяния. На самом деле, мне не хватило специализации, и я стал жертвой эклектичности образования и недостатка твёрдости характера.
— Не хватило специализации! — удивился капеллан.
— Именно так. Будь я в числе тех немногих наших соотечественников, которые знакомы с фауной Внешних Гебридских островов или способны цитировать поэзию Камоэнса на языке оригинала, для меня не составило бы труда доказать, кто я такой в той ситуации, когда это стало для меня вопросом жизни и смерти. Увы, я получил достаточно скромное образование, а по темпераменту склонялся к обобщению, что отнюдь не располагало к специализации. Я кое-что знаю, в общих чертах, о садоводстве, истории и живописи старых мастеров, но не мог бы сходу сказать вам, что такое «Стелла Ван дер Люпен»: хризантема, героиня Американской войны за независимость или выставленная в Лувре картина Ромни (2).
Капеллан неловко поерзал на своем месте. Любой из предложенных вариантов казался ему одинаково вероятным.
— Я влюбился — или мне показалось, что влюбился — в жену местного доктора, — продолжал осуждённый. — Не понимаю, что меня привлекло в ней, поскольку её нельзя было назвать ни красавицей, ни умницей. Мысленно оглядываясь назад на события тех дней, я прихожу к выводу, что она была самой обыкновенной женщиной, но однажды доктор влюбился в неё, а я всего лишь последовал его примеру; любовь, как говорится, зла. Ей, как будто, льстили оказываемые мною знаки внимания, в чём меня, пожалуй, она даже поощряла, но, надо признать, вряд ли она догадывалась, что мною движет нечто большее, чем обычная добрососедская любезность. Перед лицом смерти мы должны смотреть правде в глаза.
Капеллан одобрительно кивнул.
— Во всяком случае, она была просто шокирована, когда однажды вечером я, воспользовавшись отсутствием доктора, открыл ей свои чувства. Она умоляла меня исчезнуть из её жизни, в чём я полностью соглашался с ней, хотя совершенно не понимал, как такое возможно. В романах и пьесах, которые я читал, часто встречались похожие сцены, и там герой, неверно понявший чувства и намерения дамы, обычно отправлялся в Индию и искал применение своим способностям на границе британских владений. Неверной походкой плёлся я по подъездной аллее докторской усадьбы, не представляя себе, что делать дальше, и лишь где-то в уголке моего сознания шевелились мысль заглянуть перед сном в атлас «Таймс». А затем, уже выйдя на тёмное и пустынное шоссе, я наткнулся на мертвеца.
В этом месте повествования капеллан заметно оживился.
— Судя по одежде, это был капитан Армии спасения. С ним случилось нечто ужасное, поскольку его голова была обезображена до неузнаваемости. Возможно, подумал я, здесь произошла автомобильная авария; и в следующую секунду мне в голову пришла отчаянная идея, моментально овладевшая всем моим существом — вот он, отличный шанс поставить крест на своём прошлом и навеки исчезнуть из жизни докторской жены. Стоило ли совершать трудное и опасное путешествие в дальние страны, когда достаточно было поменяться одеждой с безымянной жертвой недавней трагедии? Не без труда я разоблачил труп и напялил на него мою одежду. Всякий, кому доводилось в полумраке переодевать мертвого капитана Армии спасения, поймёт трудности, с которыми мне пришлось столкнуться. Мои карманы были набиты банкнотами, — отправляясь к жене доктора и надеясь убедить её покинуть семейное гнёздышко, я прихватил с собой значительную часть своих сбережений, на которые мы могли бы прожить некоторое время. И теперь, отправляясь в мир переодетым в безымянного капитана Армии спасения, я, при своих скромных запросах, чувствовал себя вполне обеспеченным на весьма длительную перспективу. Хотя час был уже поздний, я пошёл пешком в соседний городок и там за несколько шиллингов поужинал и переночевал в дешёвой кофейне.
На следующий день я отправился дальше, бесцельно странствуя от одного городишка к другому. Я уже начал раскаиваться в том, что поддался своей неожиданной слабости, и это чувство с течением времени только окрепло.
В новостной колонке местного листка я прочитал о своей смерти от руки неизвестного; купив газету, напечатавшую подробный отчет о трагедии, я узнал, что содеянное приписывалось некоему сомнительной репутации офицеру Армии спасения, которого видели неподалеку от места трагедии. И если поначалу я читал заметку с чувством мрачного сарказма, то к концу её мне стало не до смеха. Дело принимало серьёзный оборот. То, что я принял за дорожное происшествие, оказалось жестоким умышленным убийством, и если настоящего убийцу не найдут, мне будет очень трудно доказать свою непричастность к этому преступлению. Разумеется, я мог бы назвать своё настоящее имя; однако я совершенно не представлял, как бы мне удалось объяснить своё решение поменяться одеждой с убитым и при этом не впутать в эту историю жену доктора, чего я никак не мог допустить. Неустанно размышляя над этой проблемой, я неосознанно подчинился другому инстинкту: убраться как можно дальше от места преступления и любой ценой избавиться от проклятой униформы. Последнее, однако, оказалось делом непростым. Я попытал счастья в двух-трёх захолустных магазинчиках, торговавших одеждой, но всякий раз моё появление возбуждало крайнюю подозрительность у их владельцев, которые под тем или иным предлогом отказывались продать мне столь желанный комплект одежды.
Но куда больше удивляло другое: почему меня даже не пытаются арестовать, если везде, где бы я ни появился, меня встречали настороженные взгляды, кивки в мою сторону, приглушенный шёпот и даже явственное «это он». Однако никто не покушался на мою свободу. Позже я понял, почему. Когда на пустынном шоссе произошло убийство, неподалеку от места преступления происходили крупные соревнования бладхаундов-ищеек, и около двух десятков пар натасканных собак были пущены по следу предполагаемого убийцы, то есть по моему следу. Популярная лондонская ежедневная газета даже учредила солидный приз для владельца пары, которая первой выследит меня, и по всей стране ставки на ту или иную пару бладхаундов стали самым обычным делом. Собаки прочесали территорию тринадцати графств, и хотя к тому времени мои передвижения стали хорошо известны и полиции и местным жителям, охвативший нацию спортивный азарт препятствовал моему немедленному аресту. «Дайте шанс собачкам», — такими словами увещевали чересчур ревностных констеблей, желавших положить конец моему затянувшемуся бегству от правосудия.
Арестовали меня достаточно буднично и без всякого шума; я даже сомневаюсь, заметили бы меня собаки, если бы я не окликнул их и не погладил, но само это событие впоследствии спровоцировало настоящую бурю. Американец, владелец пары, финишировавшей второй, заявил протест, обосновывая его тем, что приз за поимку убийцы был обещан первой паре бладхаундов; в родословную же победителей шесть поколений назад затесался оттерхаунд, следовательно, собака, имеющая 1/64 часть крови оттерхаунда не может, строго говоря, считаться чистокровным бладхаундом. Я уже не помню, чем дело кончилось, хотя на обеих сторонах Атлантики поднялся изрядный шум. Мой же вклад в дискуссию ограничился тем, что я указал на полную её бессмысленность, поскольку настоящий убийца так и не был схвачен...
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
(1) Санджак — административная единица в Османской империи.
(2) Джордж Ромни (1734 — 1802) — английский художник-портретист.
