Омлет по-византийски
(отрывок)
Софи Чэтл-Монхайм была социалисткой по убеждениям и Чэтл-Монхайм по браку, причём представитель этой весьма состоятельной семьи, за которого она вышла замуж, был богат даже по меркам его родни. У Софи сложились исключительно передовые воззрения относительно принципов распределения денежных средств: слава Богу, что сама она отнюдь не была обделена ими. Всякий раз, когда она горячо обличала пороки капитализма на дискуссиях в гостиных или на собраниях фабианцев (1), её согревала приятная мысль, что нынешней системы, со всеми присущими ей недостатками
и несправедливостями, на её век хватит. Реформаторы, шагнувшие в средний возраст, находят утешение ещё и в том, что добро, за которое они ратуют, восторжествует уже после них, если восторжествует вообще.
Однажды весенним вечером, где-то ближе к обеду, Софи невозмутимо восседала между зеркалом и своей горничной, старательно создававшей на её голове некое подобие модной прически. Она испытывала то особенное умиротворение, которым награждается человек, добившийся желаемого после больших и упорных трудов и не разочаровавшийся в достигнутом. Герцог Сирийский соблаговолил принять приглашение посетить её в качестве гостя, в этом качестве уже поселился у неё, а вскоре будет сидеть вместе с ней за обеденным столом. Будучи убежденной социалисткой, Софи осуждала классовые различия и отвергала саму идею обособления королевской касты; но если существовала искусственно созданная иерархия знати, лучше уж принимать у себя представителя самого высокого её уровня, считала она. Широты кругозора Софи хватало на то, чтобы возлюбить грешника, возненавидев сам грех; и если она не испытывала тёплых чувств к личности почти незнакомого ей герцога из Сирии, то присутствие в её доме герцога Сирийского казалось ей очень и очень лестным. Она едва ли смогла бы объяснить, почему это так, но никто и не собирался требовать от неё объяснений, поскольку большинство женщин просто завидовало ей.
— Сегодня вечером вы должны превзойти саму себя, Ричардсон, — самодовольно проговорила она, обращаясь к своей горничной. — Я должна выглядеть лучше всех. Мы все должны превзойти самих себя.
Горничная ничего не сказала, но, судя по сосредоточенности её взгляда и ловкости, с которой бегали её пальцы, она, очевидно, разделяла стремление хозяйки превзойти саму себя.
В дверь постучали, тихонько, но настойчиво, словно давая понять, что игнорировать стук нельзя.
— Пойдите и посмотрите, кто там, — сказала Софи. — Вероятно, это насчёт вина.
Возле дверей Ричардсон торопливо обменялась несколькими фразами с невидимым посетителем, и когда она вернулась, её былая проворность почему-то сменилась странной апатией.
— Что случилось? — спросила Софи.
— Слуги в доме прекратили работу, мадам, — сказала Ричардсон.
— Прекратили работу! — вскричала Софи. — Вы хотите сказать, что они бастуют?
— Да, мадам, — ответила Ричардсон, и пояснила: — Это всё из-за Гаспара.
— Из-за Гаспара? — удивилась Софи. — Приглашённого повара? Специалиста по омлетам?
— Да, мадам. Прежде, чем стать специалистом по омлетам, он служил камердинером, и два года тому назад был одним из штрейкбрехеров во время всеобщей забастовки у лорда Гримфорда. Как только наши слуги узнали, что вы наняли его, они в знак протеста прекратили работу. Они ничего не имеют против вас лично, но требуют, чтобы Гаспар был немедленно уволен.
— Но во всей Англии никто, кроме него не умеет готовить омлет по-византийски, — возразила Софи. — Я наняла его специально ради приезда герцога Сирийского, и мне не кем заменить его в одночасье. Ох, надо было поискать кого-то в Париже, ведь герцог так любит омлет по-византийски. Он только и говорил об этом, пока мы ехали со станции.
— Он был одним из штрейкбрехеров у лорда Гримфорда, — повторила Ричардсон.
— Всё это просто ужасно, — возмущённо сказала Софи. — Разве можно бастовать в такое время, когда у меня гостит герцог Сирийский! Надо что-то делать и немедленно. Быстрее, заканчивайте с моими волосами, и я попробую что-нибудь придумать.
— Я не имею права закончить вашу причёску, — тихо, но твёрдо проговорила Ричардсон. — Я состою в профсоюзе, и, пока продолжается забастовка, не могу продолжать работать и полминуты. Простите моё непослушание.
— Но это бесчеловечно! — трагически воскликнула Софи. — Я всегда была образцовой хозяйкой, всегда брала на работу только членов профсоюза, — и вот, смотрите, к чему это привело! Я не могу сама завершить свою причёску; я просто не умею. Что мне теперь делать? Это просто безнравственно.
— Совершенно с вами согласна, — сказала Ричардсон. — Я сторонница консерваторов, и, прошу прощения, не выношу социалистическую демагогию. Это та же тирания и ничто более, но мне, как и всем, надо сводить концы с концами, и потому я состою в профсоюзе. Даже если вы удвоите моё жалование, без разрешения забастовщиков я не прикоснусь ни к одной булавке в ваших волосах.
В этот момент распахнулась дверь, и в комнату ворвалась растрёпанная Кэтрин Мэлсом.
— Хорошенькое дельце! — завопила она. — Слуги без всякого предупреждения объявили забастовку и бросили меня! Не могу же я в таком виде появиться на публике.
Бросив на неё беглый взгляд, Софи подтвердила, что это, действительно, так.
— Все ли бастуют? — осведомилась она у горничной.
— Кроме тех, кто занят на кухне, — ответила Ричардсон. — Они состоят в другом профсоюзе.
— У нас, хотя бы, будет обед, — сказала Софи. — И то хорошо.
— Обед! — фыркнула Кэтрин. — Что толку от обеда, если мы не сможем присутствовать на нём? Посмотрите на ваши волосы — и посмотрите на мои; а лучше не надо.
— Да, трудно управляться без горничной. Может быть, ваш муж сумеет помочь вам? — в отчаянии спросила Софи у Кэтлин.
— Генри? Он в ещё худшем положении, чем мы. Его слуга — единственный, кто хоть что-то знает о том, как работают эти жуткие новомодные турецкие бани, и он повсюду таскает его с собой.
— Неужели ему трудно разок пожертвовать турецкой баней? — удивилась Софи. — Нельзя появляться на обеде непричёсанной, но турецкая баня — это, определённо, роскошь.
— Милая моя, — подчеркивая каждое слово, сказала Кэтрин. — Генри был в бане, когда началась забастовка. В бане, понимаете? Он и сейчас там.
— А почему бы ему не выйти оттуда?
— Он не знает, как. Всякий раз, когда он тянет за рычаг, помеченный «выпуск», в баню поступает горячий пар. Там есть два вида пара: «терпимо» и «почти нетерпимо»; он уже выпустил и тот, и другой. Возможно, к этой минуте я уже стала вдовой.
— Я не могу отослать Гаспара, — взмолилась Софи. — Где я найду другого специалиста по омлетам?
— А то, что мне, возможно, не удастся найти другого мужа — это, разумеется, не стоящие внимания мелочи, — со слезами в голосе произнесла Кэтрин.
Софи уступила.
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
(1) Фабианцы — философско-экономическое течение; в 1884 г. в Лондоне было создано «Фабианское общество», члены которого выступали за длительные и постепенные преобразования капитализма.
