Мышь
(отрывок)
От колыбели и до вступления в средний возраст Федерик Волер находился под опекой любящей матушки, которая видела свою главную задачу в том, чтобы оградить его от вульгарных житейских реалий, как она их называла. Когда же она умерла, Федерик остался один на один с миром, который, не утратив извечной реальности, оказался куда более вульгарным, чем, по мнению Федерика, того требовали обстоятельства. Для человека его воспитания и характера даже обычная поездка по железной дороге была сопряжена с массой мелких неудобств и представляла собой проблему. И в одно сентябрьское утро, устраиваясь в купе второго класса, он определенно не ощущал уравновешенности ни в своих чувствах, ни в состоянии ума.
Он проживал тогда у сельского священника, те, кто обитали с ним под одной крышей, не питали склонности ни к грубости, ни к разгулу, однако установленные в доме порядки отличалось той расслабленностью, которая чревата неприятностями. Небольшую карету, в которой он собрался ехать на станцию, не успели вовремя заложить, поскольку слуга, обещавший всё сделать, не объявился даже тогда, когда пора было трогаться в путь. В спешке Федерику, к его молчаливому негодованию, пришлось вместе с дочерью священника запрягать пони, что означало действовать чуть ли не на ощупь в тесной плохо освещенной конюшне и соответствующе пахнущей везде, кроме тех мест, где воняло мышами. А Федерик хоть и не боялся мышей, однако относил их к одним из самых вульгарных проявлений реальности и считал, что, будь у Провидения больше морального мужества, оно уже давно бы признало их абсолютную ненужность и изъяло из обращения.
Едва поезд тронулся, не в меру возбужденное воображение Федерика тут же обвинило его в том, что и он сам слегка пахнет конюшней, а его костюм, обычно безупречно вычищенный, украшают, вполне возможно, одна-две случайно прицепившиеся гнилые соломинки. К счастью, его единственная попутчица, дама, приблизительно, того же возраста, что и Федерик, была настроена, скорее, подремать, чем разглядывать его, ближайший час поезд следовал без остановок, а сам вагон был старой конструкции, изолированный от соседних с ним, так что вторжение новых пассажиров едва ли угрожало полууединению Федерика.
Однако прежде, чем поезд успел набрать скорость, у Федерика возникло смутное подозрение, быстро, впрочем, превратившееся в уверенность, что помимо него и дремавшей дамы в купе есть кто-то ещё и этот кто-то находится не где-либо, а в его собственной одежде. Живое тепло и эпизодические перемещения по его телу выдавали абсолютно нежелательное и исключительно неприятное присутствие случайной мышки, которая, очевидно, забралась в своё нынешнее убежище, пока они с дочерью священника запрягали пони. Ни шлепки украдкой, ни беспорядочные тычки не подействовали на агрессора, чьим жизненным девизом, похоже, было «Выше и выше! (1)», так что законному обладателю одежды пришлось откинуться на подушки сиденья и задуматься над тем, как бы поскорее положить конец их совместному пользованию ею. Немыслимо было в продолжение следующего часа выполнять ради странствующей мыши функции, более приличествующие Роутон-хаус (2) (при этом его воображение уже, как минимум, удвоило число пришельцев). От мучений он мог избавиться, только частично сняв одежду, однако сама мысль о том, чтобы раздеться при даме, пускай в самых извиняющих обстоятельствах, заставляла его стыдливо покраснеть до самых кончиков ушей. Ведь в присутствии представительниц прекрасного пола он никогда не решался продемонстрировать даже ажурный край своих носок!
Впрочем, дама казалась, по всем признакам, крепко и безмятежно спящей, тогда как мышь словно вознамерилась за считанные минуты упорного труда выполнить предписанный ей Wanderjahre (3). И будь теория переселения душ хоть на йоту верна, эта мышь в своей предыдущей жизни определенно состояла в Альпийском клубе. Иногда, видимо от большого усердия, она теряла опору и соскальзывала на фут или больше, и тогда, от страха или, что более вероятно, из вредности, она кусала Федерика, тем самым подталкивая его совершить самый решительный поступок в своей жизни.
Побагровев, как свекла и ни на секунду не выпуская попутчицу из поля зрения, он быстро и бесшумно прицепил края своего дорожного одеяла к крючкам вешалок, находящихся по обеим сторонам купе, разделив его, таким образом, плотной завесой на две части.
В образовавшейся узкой раздевалке он принялся торопливо снимать одежду, надеясь, что ему не придется разоблачаться полностью, чтобы полностью освободить мышь. Наконец пленница твидовых и полушерстяных тканей отчаянным прыжком соскочила на пол; в ту же секунду дальний конец одеяла, зашуршав, сорвался со своего крючка, и Федерику показалось, что его сердце остановилось, — дремавшая напротив дама открыла глаза. Движением, проворности которого позавидовала бы любая мышь, Федерик натянул до самого подбородка одеяло, спрятав под его широкими складками свою разоблачённую фигуру, и без сил свалился на сиденье. Он лежал, покорно ожидая неизбежного сигнала проводнику вагона,
и кровь пульсировала и стучала в его жилах. Однако дама всего лишь молча посмотрела на своего неожиданно притихшего попутчика. Что она могла видеть, спросил Федерик самого себя, и что, чёрт побери, она думает о его теперешней позе?
— Кажется, у меня лихорадка, — не придумал он ничего лучшего...
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
(1) Выше и выше! — девиз главного героя романа Ж.Верна «Пять недель на воздушном шаре».
(2) Роутон-хаус — сеть общежитий в Лондоне, созданная в викторианскую эпоху филантропом лордом Роутоном для представителей рабочего класса.
(3) Wanderjahre (нем.) — букв. «годы странствий», необходимый для ремесленника этап после завершения обучения у цехового мастера.
