Морлвира
(отрывок)
«Олимпийский», торговый центр по продаже игрушек, своим фасадом выходивший на одну из главных улиц Вест-энда, сразу обращал на себя внимание. Название «торговый центр» как нельзя лучше подходило такому заведению, поскольку никому бы и в голову не пришло ассоциировать его с привычной и неизменно ускоряющей сердцебиение вывеской «Магазин игрушек». Игрушки, выставленные в его огромных витринах, выглядели холодно-шикарными и, в то же время, неуместно-помпезными; именно такие игрушки усталые продавцы в преддверии Рождества показывают, сопровождая подробными пояснениями, шумливым родителям и их молчаливым скучающим детям. Игрушечные звери здесь казались, скорее, наглядными пособиями по естествознанию, чем симпатичными уютными друзьями, которых в определённом возрасте хочется взять
с собой в кровать или тайком пронести в ванную. А те возможности, которые непрестанно демонстрировали механические игрушки, едва ли бы пригодились им более полудюжины раз за всё время их жизни; из этого, впрочем, следовал утешительный вывод, что во всякой нормальной детской они долго не протянут.
Среди элегантно одетых кукол, заполнявших всю витрину, выделялась одна, большая, в платье из бархата персикового оттенка и с искусно выделанными аксессуарами – если столь обобщающее слово способно описать исключительную замысловатость женского туалета – из леопардовой шкуры. Здесь действительно присутствовало всё, и даже больше того, что требовалось среднестатистической моднице. И что примечательно, если стоявшие рядом куклы смотрели на мир взглядом пустым и невыразительным, то в чертах лица этой куклы угадывался характер. Это был скверный характер, равнодушный, злой и неприязненный, о чём свидетельствовали зловеще прищуренный глаз и жёсткие складки в уголках рта. О таком персонаже нетрудно было выдумывать истории, в которых заметное место занимали бы честолюбивые планы, жажда денег и полное отсутствие всяких человеческих чувств.
И впрямь, в данную минуту у куклы, даже на витринной стадии её карьеры, не было недостатка в судьях и биографах. Около неё остановились десятилетняя Эмилин и семилетний Берт, следовавшие своей дорогой от глухих лондонских закоулков к кишащими мальками прудам в Сент-Джеймс-парке; они критически рассматривали одетую в узкую юбку куклу и безжалостно препарировали её характер. Возможно, и впрямь существует скрытая неприязнь между теми, кто по нужде раздет, и кто безо всякой нужды разодет, но стоит последним проявить хотя бы минимальное расположение и стремление к общению, и очень часто враждебность готова смениться чувством восхищения. И будь на лице у дамы в персиковом бархате и леопардовой шкуре написано дружелюбное выражение, Эмилин испытывала бы к ней хотя бы уважение, а то и любовь. Сейчас же она приписала этой кукле дурную, свойственную представителям высших слоев, репутацию, особенности которой были почерпнуты, главным образом из разговоров тех, кто зачитывался бульварными романами. А Берт, с его небогатым воображением, добавил со своей стороны несколько убийственных деталей.
– Она плохая, вот эта, – недружелюбно заявила Эмилин, вдоволь насмотревшись на куклу. – Муж не любит её.
– Он её лупит, – с чувством поддакнул Берт.
– Нет, уже не лупит, потому что он умер; она отравила его. Она давала ему яд понемногу, маленькими порциями, поэтому никто ничего не понял. А теперь она собирается замуж за лорда, у которого денег куры не клюют. У него уже есть жена, но она хочет отравить и её тоже.
– Она плохая, – сказал Берт, более враждебно.
– Мать не любит её и боится, потому что у неё злой язык; и она всегда зло разговаривает. А ещё она жадная; если они едят рыбу, она съедает и свою порцию, и порцию своей маленькой дочки, а её дочка очень худенькая.
– У неё был ещё маленький мальчик, – сказал Берт, – но она столкнула его в воду, когда никто не видел.
– Нет, не так, – сказала Эмилин. – Она отдала его плохим людям, а её муж не знал, кому. Те люди очень жестоко обращаются с ним.
– Как её звать? – спросил Берт, подумав, что столь приметной особе уже пора дать какое-то имя.
– Как звать? – задумалась Эмилин. – Её зовут Морлвира. – Эмилин постаралась с максимальной точностью воспроизвести имя авантюристки, героини популярного кино. Дети ненадолго замолчали, словно прикидывая, на что способен человек с таким именем.
– Она не заплатила за свои наряды и не хочет платить, – сказала Эмилин. – Она думает, что богатый лорд заплатит за них, но он не станет. Он дарил ей драгоценности, дорогие, ценой в сотни фунтов.
– Он точно не заплатит за наряды, – проговорил Берт, убеждённый, что щедрость слабохарактерных богатых лордов всё же имела свои пределы.
В этот момент возле входа в торговый центр притормозил автомобиль с шофером в ливрее; другой слуга поспешил открыть дверь машины, из которой вышла крупная дама, что-то быстро и весьма проникновенно говорившая, а вслед за ней неохотно вылез маленький сердитого вида мальчик в кипельно-белом матросском костюмчике. Дама продолжала разговор, начатый, вероятно, ещё на Портмэн-сквэр.
– А сейчас, Виктор, мы пойдем и купим красивую куклу для твоей кузины Берты. На твой день рожденья она подарила тебе чудесную коробку солдатиков, а теперь твоя очередь сделать ей подарок.
– Берта – маленькая толстая дура, – сказал Виктор голосом столь же громким, как его мама, но звучавшим куда более уверенно.
– Виктор, нельзя говорить такое. Берта совсем не дура и нисколько не толстая. Ты должен пойти и выбрать для неё куклу.
Мать и сын вошли в магазин, скрывшись из поля зрения детей, оставшихся стоять на улице.
– Вот те на, он ведь злой! – воскликнула Эмилин; впрочем, они с Бертом ни на секунду не усомнились в нарисованном мальчиком портрете незнакомой им Берты, безусловно, глупой и толстой.
– Я ищу куклу в подарок для девочки одиннадцати лет, – обратилась мать Виктора к первому же продавцу.
– Толстой одиннадцатилетней девчонки, – добавил Виктор, сообщая дополнительные полезные сведения.
– Виктор, если ты будешь так грубо говорить о своей кузине, ты отправишься спать сразу же после нашего возвращения домой, и без всякого чая.
– Вот наша последняя модель, – сказал продавец, беря с витрины фигурку в длинной узкой бархатной юбке персикового цвета. – Ток и стола из леопардовой шкуры, сделано по последней моде. Вы нигде не найдете ничего подобного. Это единственный экземпляр...
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
