Жертва за мир
(отрывок)
— Помогите мне организовать театральное представление, — обратилась баронесса к Кловису. — Видите ли, только что была подана петиция о признании недействительными выборов, член парламента от нашего округа лишился своего кресла, графство разделилось на лагеря и взаимным обидам, кажется, нет конца и края. Думается, показ какой-нибудь пьески предоставил бы отличную возможность собраться всем вместе и отвлечься от утомительных политических дрязг.
Баронессе, очевидно, не терпелось воспроизвести под крышей своего дома умиротворяющий эффект, традиционно приписываемый знаменитой песне «Таллохгорум» (1).
— Можно было бы поставить что-нибудь в духе греческой трагедии, — поразмыслив, сказал Кловис. — Например, «Возвращение Агамемнона». Баронесса нахмурилась.
— Это, пожалуй, напомнило бы о результатах выборов.
— Но это совсем иное возвращение, — пояснил Кловис. — Это возврат к домашнему очагу.
— Кажется, вы сказали, что это трагедия?
— Так и есть. Вы наверняка помните, что он был убит у себя в ванной.
— О, вот теперь я вспомнила. Хотите, я сыграю роль Шарлотты Корде? (2)
— Это совсем другая история и из другого века, — сказал Кловис. — Требование единства времени, места и действия не позволяет сценическому действию охватывать больше одного столетия за раз. В данном случае убийцей должна стать Клитемнестра.
— Мне нравится имя. Я беру эту роль. А вы, я полагаю, будете Ага… как там его звали?
— О, нет. Агамемнон был отцом взрослых детей, вполне вероятно, носил бороду и выглядел преждевременно состарившимся. Я могу сыграть роль его возничего или банщика или какого-либо иного декоративного персонажа. Всё должно быть сделано а-ля самаран (3).— Не уверена, — отозвалась баронесса. — И, во всяком случае, я буду очень благодарна, если мне объяснят, что подразумевается под этим а-ля самаран.
— Странная музыка, диковинные пируэты, летящие прыжки, масса переодеваний и раздеваний. Особенно раздеваний.
— Я, кажется, начала с того, что жду к себе в гости всё графство. А графство не потерпит ничего слишком греческого.
— Все возражения можно преодолеть, если назвать это гигиеной или культурой тела или как-то ещё в этом роде. В конце концов, сейчас всякий готов предоставить для всеобщего обозрения свою душу, так почему бы не сделать то же самое с её оболочкой?
— Милый юноша, я могу пригласить графство на греческий спектакль или на исторический спектакль, но ни в коем случае не на исторический греческий спектакль. Нельзя допускать, чтобы режиссёрский талант заводил нас слишком далеко. Живя с волками, нельзя чересчур уподобляться зайцу, — если, конечно, не хочешь, чтобы однажды тобой пообедали. И не забывайте, что я арендовала этот дом на семь лет. А теперь, — продолжала баронесса, — давайте вернёмся к пируэтам и летящим прыжкам. Я попрошу Эмили Дашфорд принять участие в спектакле; она прелесть и сделает всё, что ей скажут, но трудно представить, чтобы она смогла выполнить хотя бы пародию на летящий прыжок.
— Она может быть Кассандрой, и, выражаясь метафорически, совершать летящие прыжки в будущее.
— Кассандра? Мне нравится это имя. Расскажите о ней.
— Она была кем-то вроде антрепренёра несчастий. От знакомства с ней нельзя было ждать ничего хорошего. К счастью, в то весёлое время никто не принимал её слишком всерьёз. Впрочем, если всякий раз после очередной трагедии она напускала на себя такой вид, словно говорила: «Возможно, в следующий раз меня послушают», это могло задеть за живое.
— Я бы точно убила её.
— Уверен, роль Клитемнестры позволит вам осуществить своё вполне естественное желание.
— Значит, можно считать, что у трагедии счастливая концовка?
— Ну, едва ли, — сказал Кловис. — Удовольствие покончить с Кассандрой во многом смазывается тем обстоятельством, что она сама предсказала свою судьбу. Она могла умереть с бесконечно раздражающей «ну-что-я-вам-говорила» улыбкой на устах. Кстати, все убийства должны быть осуществлены а-ля самаран.
— Объясните ещё раз, пожалуйста, — сказала баронесса, доставая тетрадку и карандаш.
— Часто и постепенно, а не одним решающим ударом. Вы же у себя дома, и вам незачем спешить с убийством; зачем относиться к этому, как к неприятной обязанности?
— А чем заканчивается моя роль? Я имею в виду, каков будет финал?
— Думаю, вы упадете в объятия своего возлюбленного. Вот тут-то и потребуется один из этих летящих прыжков.
Постановка пьесы и репетиции стали причиной не меньшего числа склок и стычек — пусть не столь масштабных, — чем петиция о признании недействительности выборов. Будучи автором инсценировки и помощником режиссёра, Кловис, как мог, попытался настоять на том, чтобы самым ярким персонажем пьесы стал возничий, и его туника из шкуры пантеры вызвала не меньше проблем и пересудов, чем неровный поток возлюбленных Клитемнестры, проваливающих пробы с пугающим постоянством. Дело не пошло на лад и после того, как актёрский состав был наконец-то утверждён. Кловис и баронесса определённо переэксплуатировали стиль самаран, тогда как остальные участники даже не пытались воспринять его. Что же касается Кассандры, которая, как предполагалось, должна сымпровизировать свои пророчества, её летящие прыжки в будущее были вполне под стать её тяжеловесно-животному стопохождению по сцене.
— Плачьте! Троянцы, плачьте о Трое! — такой оказалась самая её вдохновенная ремарка, изобретённая после долгих часов, проведённых в изучении всех доступных ей источников.
— Не имеет смысла предсказывать падение Трои, — запротестовал Кловис, — поскольку Троя пала задолго до начала действия пьесы. И вам также не следует слишком много говорить о вашей несчастной судьбе, — нельзя сразу раскрывать все карты перед зрителями. После нескольких минут болезненных поисков Кассандра ободряюще улыбнулась.
— Я знаю. Я предскажу долгое и счастливое правление Георга Пятого.
— Дорогая, а вам не пришло в голову, что Кассандра предсказывала одни неприятности? — возразил Кловис.
Вновь возникла длинная пауза, итогом которой стала не менее блестящая находка:
— Знаю. Я предскажу самый плохой сезон для лисогонов.
— Ни в коем случае, — взмолился Кловис. — Не забывайте, что все пророчества Кассандры исполнялись. Доезжачий и секретарь охоты славятся своей суеверностью, а их обоих ждут на спектакль. Кассандра поспешно удалилась к себе в комнату привести в порядок глаза перед чаепитием.
К этому моменту баронесса и Кловис уже почти не разговаривали друг с другом. Каждый совершенно искренне полагал, что действие пьесы должно строиться вокруг его роли, и каждый приложил максимум усилий для того, чтобы реализовать свои мечты. Стоило Кловису предложить эффектную мизансцену с участием возничего (и таких предложений насчитывалось немало), как баронесса безжалостно удаляла её или, что случалось чаще, приспосабливала для своей роли; Кловис, впрочем, не оставался в долгу и, как только предоставлялась возможность, действовал похожим образом. Кульминацией стало присвоение Клитемнестрой слов, с которыми компания восхищённых юных гречанок обращалась к вознице и которые, после редактуры, были вложены в уста её возлюбленного. Кловис, казалось, с подчёркнутым безразличием отнёсся к тому, что «О, прекрасный юноша, лучезарный, как восход» превратилось в «О, Клитемнестра, лучезарная, как восход», но его глаза опасно сверкнули, что должно было бы насторожить баронессу. Он сам, в минуту блаженного вдохновения придумал эту строчку и вдвойне страдал, видя, как пропадают его труды, а слова искажаются и превращаются в экстравагантный панегирик, восхваляющий прелести баронессы. Именно с этого момента он с завидным усердием приступил к индивидуальным репетициям с Кассандрой...
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
(1) «Таллохгорум» — стихотворение Джона Скиннера (1721–1807), шотландского поэта и священника, высоко ценимое Робертом Бёрнсом. Пронизано духом примирения и единства.
(2) Убийца Жана Поля Марата (1793), казнённая якобинцами.
(3) «Самаран» — популярный мюзикл начала XX в.
