Чужаки
(отрывок)
Зимней ночью в смешанном лесу, где-то в восточных отрогах Карпат, охотник стоял и внимательно прислушивался, поджидая, когда в поле его зрения, а затем на прицеле ружья появится возможная добыча. Но тщетно было бы пытаться отыскать в официальном издании охотничьего справочника дикого зверя, ради которого он бодрствовал в тёмном лесу
в такое время суток. Ульрих фон Градвиц выслеживал своего врага.
Градвицам принадлежали обширные и богатые дичью лесные угодья; однако поросший лесом узкий участок крутого горного склона славился отнюдь не разнообразием зверя или какими-либо другими охотничьими соблазнами, – это была самая оберегаемая территория из всех их владений. Было время, когда этот участок считала своей собственностью жившая по соседству семья мелких землевладельцев. Но ещё при его деде состоялся знаменитый судебный процесс, восстановивший права законных хозяев и вернувший лес Градвицам. Проигравшая сторона так и не согласилась с решением суда, и целая череда браконьерств и тому подобных скандалов на протяжении трёх поколений омрачала отношения между семьями.
Когда же главой дома стал Ульрих, наследственная вражда приняла ещё и личный характер. И если жил в мире сем человек, кому бы он желал смерти и всяческих невзгод, то этим человеком был его заклятый враг Георг Знайем, неутомимый охотник, без устали совершавший набеги в спорный лес. Вполне возможно, что со временем вражда бы утихла сама собой или семьи нашли бы какой-то компромисс, но этому мешала взаимная личная неприязнь мужчин. Мальчишками они желали крови друг друга, став постарше, каждый из них молился о том, чтобы другого постигло несчастье, и в эту ветреную зимнюю ночь Ульрих собрал своих лесничих не для охоты на четвероногих, а чтобы сторожить лес от возможных посягательств браконьеров. Олени, обычно укрывавшиеся от ветра в защищённых лощинах, метались этой ночью, словно сумасшедшие, да и другие звери, которым полагалось в тёмное время спать, проявляли очевидное беспокойство. Вероятно, что-то потревожило их в лесу, и Ульрих догадывался, что именно.
Оставив своих людей в засаде на вершине горы, он стал спускаться по склону, заросшему густым подлеском, и вскоре отошёл довольно далеко от них. Вглядываясь в темноту между стволами, вслушиваясь в завывания ветра и нескончаемый шум ветвей, он напряжённо ждал, когда мародёры чем-либо, звуками или движением, выдадут себя. Если бы в такую ночь, в этом глухом месте встретиться с Георгом Знайемом с глазу на глаз, без свидетелей! Ни о чём другом он сейчас и не мечтал.
И вдруг, обойдя ствол толстенной берёзы, он столкнулся лицом к лицу с тем, кого искал.
Долго, очень долго враги стояли и молча смотрели друг на друга. У каждого в руке было ружьё, в сердце кипела ненависть, а в голове засела мысль об убийстве. Настал час, когда и тот и другой могли дать выход страстям, терзавшим их столько лет. Однако в нынешней культуре сдерживающее влияние воспитания проявляется ещё и в том, что невозможно молча, не колеблясь застрелить своего соседа, за исключением тех случаев, когда тот посягает на вашу честь и семейный очаг. Но прежде, чем минутная нерешительность сменилась действием, природа проявила себя во всём своём безжалостном могуществе. Вслед за яростным порывом ветра над головами противников раздался оглушительный треск, и прежде чем они успели среагировать, берёзовый ствол рухнул на них всей своей массой. Когда Ульрих фон Градвиц пришёл в себя, он был распростёрт на земле; одна рука онемела под весом его тела, другую крепко зажало в развилках ветвей, а ноги намертво придавило стволом, – если бы не тяжёлые охотничьи ботинки, их наверняка просто раздробило бы. Но пусть его переломы были не настолько серьёзны, какими могли оказаться, ему сразу стало ясно, что без посторонней помощи он не сумеет даже пошевелиться. Падавшие ветви в нескольких местах содрали кожу с его лица, и ему пришлось несколько раз сморгнуть кровь с глаз, чтобы осмотреться. Рядом с ним, так близко, что при обычных обстоятельствах до него можно было бы дотронуться, лежал Георг Знайем, живой и отчаянно пытающийся выбраться из-под берёзы, однако столь же беспомощный, как и он сам. А всё пространство вокруг них было заполнено плотной массой расщеплённых веток и сломанных сучков.
Странная смесь набожных славословий и проклятий – реакция на близкую смерть и на своё беспомощное состояние – вырвалась из уст Ульриха. Георг Знайем, наполовину ослепший из-за крови, залившей ему глаза, на секунду замер и прислушался, а затем рассмеялся, коротко и зло.
– Значит, вы не погибли, как вам следовало… Однако вы застряли, и застряли крепко! – вскричал он. – Да, славно пошутила судьба: Ульрих фон Градвиц угодил в ловушку в украденном им лесу. Возмездие наконец-то настигло вас.
И он вновь рассмеялся, насмешливо и жестоко.
– Стыдитесь, я-то нахожусь в своём собственном лесу,– возразил Ульрих. – И когда мои люди придут ко мне на помощь, вы, возможно, пожалеете, что беда настигла вас в тот момент, когда вы браконьерствовали на землях соседа.
Георг секунду помолчал и с подчёркнутым спокойствием проговорил:
– А вы уверены, что вашим людям будет кому помогать?
Со мной в лесу, совсем неподалёку отсюда, тоже есть люди, и они первыми будут здесь. Когда они вытащат меня из-под этих проклятых веток, для них не составит труда передвинуть тяжёлый ствол дерева на вас. Так что ваши люди найдут вас уже мёртвым, придавленным упавшей берёзой. Приличий ради я отправлю свои соболезнования вашей семье.
– Отличная мысль! – огрызнулся Ульрих. – Я постараюсь не забыть о ней, когда мои люди освободят меня; а я приказал им отправиться вслед за мной через десять минут, семь из которых уже прошли. Однако поскольку вам придётся встретить свою смерть, браконьерствуя на моих землях, ваша семья не дождётся моих соболезнований.
– Вот и прекрасно, – огрызнулся Георг, – вот и прекрасно. Мы смертельно враждовали, мы, наши лесничие и больше никого, никаких чужаков, чёрт возьми. Умри и будь ты проклят, Ульрих фон Градвиц.
– Желаю того же и тебе, Георг Знайем, лесной вор, охотник до чужого.
Горечь близкого поражения звучала в их проклятиях, поскольку каждый знал, что пройдёт немало времени, прежде чем его начнут искать и, тем более, найдут. И только от чистой случайности зависело, чьи люди окажутся здесь первыми. Оба теперь оставили, за тщетностью, все попытки освободиться из-под дерева, пригвоздившего их к земле. Ульрих сосредоточил свои усилия на том, чтобы своей относительно свободной рукой извлечь фляжку вина из внешнего кармана куртки. И даже после того, как ему это удалось, он потратил ещё немало времени на то, чтобы ослабить ограничитель и влить себе в глотку несколько капель жидкости. Но каким божественным показался ему этот глоток! Зимний сезон охоты уже начался, но снега выпало ещё совсем немного, и пленники не так сильно страдали от холода, как могли бы в такое время года; тем не менее, вино согрело и подбодрило раненого, и он почувствовал что-то вроде жалости к своему врагу, из последних сил старавшемуся сдерживать стоны боли.
– Вы сможете дотянуться до фляжки, если я брошу её вам? – вдруг спросил Ульрих. – Там неплохое вино, – почему бы хоть немного не скрасить нашу ситуацию? Выпьем же, даже если одному из нас сегодня придётся умереть.
– Я почти ничего не вижу из-за спёкшейся крови на глазах, – ответил Георг. – И я не пью с врагом.
Ульрих помолчал некоторое время, прислушиваясь к усталому вою ветра. У него появилась другая мысль, укреплявшаяся всякий раз, когда его взгляд падал на человека, упорно боровшегося с болью и изнеможением: он понял, что застарелая ненависть уходит, уступая место другому чувству.
– Сосед, – заговорил он наконец, – если ваши люди придут первыми, поступайте, как считаете нужным. Это был честный договор. Но что касается меня, я изменил своё мнение. И если первыми здесь окажутся мои люди, они освободят вас первым, как моего гостя. Всю жизнь мы прожили, чертовски крепко ссорясь из-за жалкого куска леса, где деревья не могут выдержать даже порыва ветра. Пока я лежал тут и думал, я пришёл к выводу, что мы с вами поступали весьма глупо.
В жизни есть вещи поважнее, чем победа в соседском споре.
И если вы поможете мне похоронить былую вражду я… я готов предложить вам свою дружбу.
Георг Знайем молчал так долго, что Ульрих решил было, что от боли он впал в беспамятство. Наконец тот заговорил, медленно и отрывисто.
– У всех глаза вылезут на лоб, когда они увидят, как мы вместе въезжаем на рыночную площадь. Никто из ныне живущих не помнит, чтобы Знайемы и фон Градвицы разговаривали по-дружески. А представьте, как мирно будут жить наши лесничие, если мы сегодня покончим с нашей враждой. И если наши люди будут жить в мире, никто из чужаков не сможет помешать этому, никто… Вы сможете погостить у меня в ночь святого Сильвестра, а я в один прекрасный день приеду на праздник в ваш замок… Я никогда более не выстрелю в ваших угодьях – разве что вы сами пригласите меня к себе в гости, а вы должны будете непременно поохотиться вместе со мной на болотах, где полно птицы. Во всей округе никто не сможет помешать нам помириться. Я думал, что всю свою жизнь буду ненавидеть вас, но последние полчаса для меня тоже многое изменили. И вы предложили мне фляжку с вином… Ульрих фон Градвиц, я – ваш друг.
Некоторое время они оба молчали, мысленно представляя себе все те замечательные изменения, которые будут сопутствовать их неожиданному примирению. Они лежали и ждали, когда подоспеет подмога, и их спасут – спасут обоих, а ветер всё так же свистел и завывал в холодном мрачном лесу. И каждый в душе молился, чтобы его люди прибыли первыми и чтобы он мог первым проявить благородство по отношению к бывшему врагу.
Наконец ветер, казалось, немного утих и Ульрих нарушил молчание.
– Давайте позовём на помощь, – сказал он. – Настало затишье; думаю, нас смогут услышать.
– Скорее всего, наши голоса услышат лишь ближайшие деревья да кусты, – усмехнулся Георг. – Но стоит попробовать.
Давайте вместе...
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
