Чаепитие
(отрывок)
Джеймс Кашет-Принкли относился к числу тех молодых людей, которые не сомневаются, что рано или поздно им предстоит жениться; однако до тридцати четырёх лет эта уверенность не подкреплялась никакими практическими действиями. Легко влюбляясь, он предпочитал восторгаться женщинами издали и с некоторой холодностью, не концентрируясь надолго на конкретном объекте, как путешественник, который, восхищаясь Альпами, не испытывает желания приобрести одну из горных вершин в свою собственность. Отсутствие инициативы в матримониальных намерениях стало причиной изрядного беспокойства среди сентиментально настроенных представительниц семейного круга; матушка, тётушка-приживалка и сестры Джеймса вместе с двумя-тремя почтенными матронами, составлявшими их ближайшее окружение, взирали на него с явным неодобрением и не стеснялись выражать вслух своё неудовольствие его нерасторопностью в делах сердечных.
За его самыми невинными флиртами наблюдали с напряжённым вниманием, подобно тому, как засидевшиеся дома терьеры пристально следят за малейшими движениями хозяина, стараясь уловить в них возможный намёк на вожделенную прогулку. Ни один смертный, не зачерствевший окончательно душой, не способен устоять в таких случаях перед немой мольбой нескольких пар собачьих глаз; Джеймс Кашет-Принкли не был настолько упрям или бесчувственен, чтобы пренебречь очевидным желанием родных однажды увидеть рядом с ним пригодную для семейного счастья красавицу, ну а после кончины дяди Жюля, завещавшего ему небольшое наследство, и впрямь пришла пора выбрать кого-нибудь, с кем это наследство можно было бы разделить. Надо сказать, что в процессе выбора несравненно большую роль играло общественное мнение с его весом и силой убеждения, чем инициативы самого Джеймса; а поскольку подавляющее большинство дееспособных родственниц и вышеупомянутых матрон сходилось в том, что среди его знакомых наиболее приемлемой кандидатурой на роль невесты являлась Джоан Сибэстэйбл, Джеймс мало-помалу привык к мысли, что рано или поздно они с Джоан должны будут пройти через необходимые в таких случаях этапы поздравлений, получения подарков, пребывания в норвежских или средиземноморских отелях и обустройства домашнего очага. Однако сначала необходимо было все-таки выяснить, что сама избранница думает на сей счёт? Семья хоть и могла с успехом руководить процессом ухаживания, рассудительно направляя его в нужное русло, однако предложение о замужестве всё-таки должен был сделать сам ухажёр. Джеймс шёл через Гайд-парк к дому, где жила Джоан Сибэстэйбл в умеренно приподнятом настроении; но на душе у него сразу становилось легко, когда он вспоминал, что сегодня вечером наконец-то сделает решительный шаг и, поставив точку в этом вопросе, сможет о нём забыть. Делать предложение даже такой приятной девушке, как Джоан, представлялось ему занятием крайне утомительным и скучным, – однако без подобных прелиминарий невозможно провести медовый месяц на Минорке и зажить потом счастливой семейной жизнью. Он размышлял, на что может быть похожа эта Минорка, и его услужливое воображение живо рисовало безрадостную картину острова, извечно погружённого в полутраур, как в миноритском женском монастыре, со стаями чёрно-белых кур-минорок, снующих взад и вперед. Впрочем, возможно, в действительности всё там выглядело совершенно иначе. Те из его знакомых, кому довелось побывать в России, рассказывали, что не видали там московских уток; что ж, вполне возможно, что и на Минорке не окажется минорок. Его средиземноморские фантазии были прерваны гулким боем часов. На лице Джеймса появилось выражение досады, – ещё только половина пятого, и он появится в особняке Сибэстэйблов как раз во время вечернего чаепития. Джоан будет восседать за низеньким столиком, уставленным серебряными чайниками, молочниками и тонкими фарфоровыми чашками, и заботливо, приятно позванивающим мелодичным голосом примется расспрашивать его о разных мелочах: какой он хочет чай, крепкий или слабый, сколько добавить в него сахара, молока и сливок и так далее. «Один кусочек? О, я совсем забыла. А молочка? Вы ведь любите с молоком. Не долить ли горячей воды, если очень крепко?»
Кашет-Принкли много раз читал об подобных вещах в романах, да и его богатый личный опыт подсказывал ему, что именно так всё и происходит в жизни. Тысячи женщин в этот задумчивый предзакатный час сидели за изящными фарфоровыми и серебряными сервизами и приятно позванивающими мелодичными голосами роняли целые каскады заботливых вопросиков. Кашет-Принкли всей душой ненавидел церемонию вечернего чаепития. Согласно его воззрениям, женщине следовало возлежать на оттоманке или диване и с неподражаемым шармом вести беседу об удивительных, непостижимых для ограниченного мужского ума вещах или сохранять задумчивое молчание, будучи объектом немого восхищения и поклонения, а из-за шёлковых занавесок в нужный момент должен появляться маленький молчаливый нубиец-паж с подносом, уставленным чашками и сладостями, которые следовало вкушать молча, как само собой разумеющееся; в этот образ никак не вписывались пространные рассуждения о сливках, сахаре и горячей воде. Да и может ли тот, кто положил своё сердце к стопам возлюбленной, здраво рассуждать о крепости чая?
Но эти мысли Кашет-Принкли хранил в тайне от своей матушки. Всю свою жизнь в пять часов вечера она разливала чай, сидя перед изысканными фарфоровыми и серебряными сервизами и её голос приятно и мелодично позванивал, и если бы он рискнул рассказать ей об оттоманках и пажах-нубийцах, она настоятельно порекомендовала бы ему на недельку съездить к морю и отдохнуть. Проходя по лабиринту узеньких улочек, ведущих к элегантным домикам Мэйфэйра, куда лежал его путь, он вдруг представил себя сидящим за чайным столиком напротив Джоан Сибэстэйбл, и его охватил ужас. И тут ему в голову пришла спасительная мысль: он вспомнил, что совсем близко, на одном из этажей в тесном доме в конце шумной Эскваймол-стрит жила Рода Элем, его дальняя родственница, зарабатывавшая себе на жизнь изготовлением дамских шляпок. Она использовала недешёвые материалы и её продукция ничем не уступала аналогичным изделиям, импортируемым из Парижа, однако чеки, получаемые Родой за свою работу, выглядели далеко не так впечатляюще, как те, что отправлялись в Париж. Впрочем, Рода, несмотря на весьма стеснённые жизненные обстоятельства, умела наслаждаться теми скромными радостями бытия, что были ей по карману. Поднимаясь на её этаж, Кашет-Принкли решил отсрочить на полчаса или чуть больше ожидавшее его дело первостепенной важности, что позволило бы ему появиться в особняке Сибэстэйблов уже после того, как будут убраны последние предметы изысканного фарфорового сервиза.
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВ
